Житие и труды Святителя Димитрия Ростовского

Труды Святителя Димитрия

Жития Святых

"Алфавит Духовный"

 

Об образе и подобии Божием в человеке

Образ Божий и подобие не в теле человеческом образуются, но в душе, ибо Бог не имеет тела: Бог есть Дух бесплотный, и душу человеческую создал бесплотной, Себе подобной, самовластной, разумной, бессмертной, причастной вечности, и связал ее с плотью.
Душа есть образ Божий, поскольку имеет тройственную силу, но едино естество. Силы же души человеческой таковы: память, разум, воля; памятью подобна она Богу Отцу, разумом - Богу Сыну, волей - Богу Духу Святому.
Как в Святой Троице хотя и три лица, однако не три бога, а один Бог: так и в душе человеческой, хотя (как говорится) три душевные силы, однако не три души, но одна душа.
Разницу между образом и подобием Божиим в человеческой душе так объясняют святые отцы: образ Божий принимает душа от Бога в момент своего создания, подобие же Божие совершается в ней в крещении; Образ [Божий заключен] в разуме, подобие - в произволении; образ - в самовластии (свободе), подобие - в добродетелях, как и Христос в Евангелии говорит: будьте подобны Отцу вашему, Который на небесах: подобны же кротостью, благостью, незлобием, и проч.
Василий Великий рассуждает так: сотворим человека (говорит Бог) по образу и по подобию (Быт.1.26): одно, следовательно, через творение Божие получаем, другое же - через нашу волю правим. В первом случае говорится о получении образа Божия, во втором - о подобии.
Мне предоставил Бог самому стремиться к подобию Божию, образ дав, чтобы быть мыслящим (словесным), подобие же - чтобы быть христианином. Будите (рече Христос) совершенни, якоже Отец ваш небесный совершенен есть. Видишь ты, в каком случае Господь дарует нам подобие? Там, где мы уподобляемся Тому, Который повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных (Мф.5.45).
Если ненавидишь лукавство, непамятозлобив, не поминаешь вчерашней вражды, если братолюбив и сострадателен, то ты уподобляешься Богу; если ты простил врага от всего сердца, то тем уподобился Богу; если, по примеру отношения Бога к тебе, грешнику, так же относишься к согрешившему собрату, то благоутробием ты уподобился Богу; то, что имеешь по образу Божию, - имеешь, чтобы мыслить, а что по подобию - чтобы творить благостыню.
Да ведаем мы, что образ Божий есть и в душе неверного, подобие же - только в добродетельном христианине; когда христианин согрешает смертным грехом, тогда лишается только подобия Божия, но не образа. И даже если он на муки вечные будет осужден, образ Божий в нем навеки останется, подобие же уже не обретется никогда.

    

Об окаменении сердца

   И се, жена бе имущи дух недужен лет осмьнадесять (Мф. XIII. 11).
       

В настоящее время зимы, щадя вас, слушатели мои, и себя от мороза, я возьму не многие слова из прочитанного ныне на Литургии Евангелия, но только одно слово "имущая": "Жена, имущая дух недуга", и тотчас спрашиваю, что это значит: "имущая"? Какое значение этого слова? Почему евангелист не сказал и не написал: "Жена, страждущая духом недуга", но "имущая дух недуга"?
По нашему мнению, было бы приличнее сказать "страждущая", чем "имущая", ибо обыкновенно всякому свойственно страдать какой-либо болезнью, а не только иметь. Здесь же из того евангельского слова видно, что жена не страдала духом недуга, но только имела, была "имущая", а не страждущая. Нет ли здесь какой-либо тайны? Есть поистине. Какая же это тайна, мы поищем для нашей пользы в нынешней беседе.
Святый Григорий, папа Римский, ту евангельскую жену считает образом грешной души, сильно склонной к земным пристрастиям. С ним согласен и святой Феофилакт, архиепископ Болгарский, говорящий так: "Сии слова следует принимать и в отношении внутреннего человека; так что сгорблена и душа, когда она смотрит только на земные печали и не помышляет ни о чем небесном или Божественном".
Поскольку же та жена является образом такой души, то и сказанное о ней "имущая", а не страждущая, изображает нечто особенное в грешнике. Что же именно такое? Изображает и указывает некий, бывающий со всеми, но не всем знакомый, душевный недостаток, называемый нечувствительностью или безболезненностью, который святой Иоанн Лествичник описывает так: "Нечувствительность, бывающая как при телах, так и при душах, есть чувство, делающееся омертвелым от долговременного недуга (греховного) и от нерадения; безболезненность же - это утвердившееся привычкой нерадение, это уязвляющая мысль, сеть усердия, неведение умиления, пугало мужества, дверь отчаяния, мать забывчивости, потеря страха ".
Мы же, проще толкуя это, скажем так: нечувствительность или безболезненность душевная есть окаменение сердечное, происходящее от долговременного греховного обычая. Как не болит камень, когда его секут или бьют, так окаменелый грешник, болея душою, не чувствует, имея злую совесть, не болеет сердцем, в своих греховных язвах не чувствует боли, сам не знает своей беды, не думает о своей погибели и не боится осуждения во ад. Он имеет тяжкие грехи, но не страдает совестью, не следит за собою, как будто это не он, как будто у него не будет потребован отчет в его беззакониях, как будто минует его страшный суд, грозное испытание, огнь неугасимый, червь неусыпающий и вечная погибель: он "имеет", но не "страдает".
Крайнее окаменение, омертвение, нечувствительность и безболезненность заключаются в том, что кто-либо имеет великую смертельную язву, но не ощущает болезни; последнее же безумие заключается в том, чтобы падать в яму, в пропасть, и не знать этого своего падения, не смотреть на него и не бояться. Это похоже на пьяницу, безмерно упивающегося, который не понимает, что с ним делается, бьют ли его, или он сам, упавши, убился и ушибся, и не помнит он, как смеются над ним; ничего этого он не вспоминает на утро, как указал о пьяном человеке еще Приточник, говоря так: "Биша мя, и не поболех, поругашамися, аз же не разумех" (Притч. ХХIII.35).
Поистине то же происходит и с окаменелым, бесчувственным грешником. Часто упиваясь плотскими житейскими сластями и страстями, как неким сладким, но полным смертоносного яда, питьем, он врагом своим - обычаем своим злым, врагом домашним - телом своим, часто и тяжко ранится, ранится как бы мечом, копьем или стрелою дел греховных, но болезни в душе своей, в совести своей, он не ощущает. "Биша мя, - Говорит, -- и не поболех ". Надругаются невидимо над ним бесы и насмеются, видя его скверные дела, а он не только не узнает об этом, но даже и подумать об этом не захочет: "Поругашамися, - Говорит, -- аз же не разумех ".
Долготерпеливый Бог, не погубляющий грешника с беззакониями его, иногда милостиво наказывает его, отеческими бив наказаниями, огнем, голодом, войнами, телесными болезнями и другими какими-либо попускаемыми бедствиями, чтобы грешник познал свой грех и пришел в чувство, но он пребывает исключительно в бесчувствии и нерадении: "Биша мя, - говорит, - и не поболех". Ругают его люди, соседи, видя его беззаконную жизнь, полную соблазнов, осуждают, смеются и плюют вслед, он же не беспокоится и об этом: "Поругашамися, - Говорит, -- аз же не разумех ".
Ходит по следам его смерть, желая нечаянно посечь его; ходит вслед за ним диавол, как лев, рыкая, ища случая внезапно поглотить его; открывает и ад огненный уста свои, чтобы уже пожрать; ожесточившийся же грешник, придя в глубину зол, пренебрегает всем этим, душа его не чует всего этого и не боится. Сие-то и есть жена ", имущая''недуг, но не" страждущая ", это и есть душа, имеющая тяжкие грехи, но не чувствующая своей погибели.
Сердце человека, имеющего такой душевный недуг, в святом Писании уподобляется камню и железной наковальне. Например, в книге Иова пишется: "Сердце его не подвижется, яко камень, стоит же, яко наковальня, непобедимо" (XLI. 16). Сердце есть камень и наковальня. Камень тверд, но все же кое-как его можно сокрушить молотом или топором, а наковальню бей со всей силы молотом, бей сто раз, бей тысячу раз, но не сокрушишь. Хотя святое Писание назвало сердце ожесточенного человека камнем, но после, как бы исправляя погрешность, называет его наковальней: сердце человеческое есть камень, впрочем, нет, не камень, но тверже камня; тверже настолько же, как и наковальня. О жесткость сердечная! О бесчувственность душевная! Скорее камень сокрушишь, чем сердце, являющееся как бы наковальней!
Не истина ли, что ожесточенное сердце тверже камня? Послушаем. Десять племен израильских отторглись от скипетра Иудина, а Иеровоам, бывший прежде рабом Соломона, - от Самого Бога. Он, сделавшись царем, уклонившись к идолопоклонству и привлекши к этому богомерзкому злу и людей с собою, поставил в Вефиле золотых идолов и, создавши им храм и жертвенник каменный, принес жертвы и устроил всенародный праздник. Милосердный же Господь, желая отвратить от такого греха этого царя и людей, послал к ним из Иерусалима одного из рабов Своих, пророка Адда, послал увещевать их чтобы они отстали от идолобесия и обратились к своему Богу, изведшему их из Египта. Пришел человек Божий, пророк, в Вефиль в самый тот богомерзкий праздник, когда царь, стоя в идольском храме у жертвенника, приносил жертвы. Пророк, войдя в тот храм и ставши пред каменным жертвенником, возопил к жертвеннику словом Господним, говоря: "Олтарю, олтарю, сице глаголет Господь: се сын рождается дому Давидову, Иосия имя ему, иже пожрет жрецы, жрущыя ныне на тебе" (3Цар.ХIII. 2).
Святый пророк Божий! Почему ты ничего не говоришь ни царю, ни людям, к которым ты послан от Бога, но обращаешься к бездушному жертвеннику, бесчувственному камню? Обрати твое лице к царю, возопи к нему и к тем, кто с ним, обличи их заблуждение, запрети им словом Божиим, устраши их местью Божией; а жертвенник каменный, будучи бездушным, как может послушать тебя или что может ответить? Однако же пророк говорит не царю и не народу, но бесчувственному камню, жертвеннику: "Олтарю, олтарю, сице глаголет Господь". Почему так? А потому, что пророк Божий, как прозорливый, видел, что сердца человеческие тверже камня, и хорошо знал, что его скорее услышит каменный жертвенник, нежели люди своими ожесточенными сердцами.
Когда пророк Божий пришел на тот скверный праздник, то ясно увидел дела всех: одни пируют и упиваются, пьют и едят идоложертвенное, другие пляшут с тимпанами и органами, третьи сквернословят и заливаются смехом, четвертые открыто совершают скверные и беззаконные дела по уставу идолопоклоннического праздника, пятые, указывая перстом на идолов, восклицают: "Вот твои боги, Израиль, выведшие тебя из Египта". Видя все это, пророк сказал себе: "Напрасно я буду говорить этим людям, не послушают они слов Божиих и моих и не поверят мне, что я послан к ним от Бога. Что же мне делать? Скажу я камню, скажу бездушному жертвеннику, -- - он скорее послушает меня ". И возопил, говоря: "Олтарю, олтарю, сице глаголет Господь".
Что же, услышал ли пророка жертвенник? Услышал: развалился жертвенник, и пролился с жертвенника тук жертв (3Цар. ХIII. 5). Каменный жертвенник в ответ на пророческое слово распался пополам, а царь что? Царь простер свою руку от жертвенника, говоря: "Имите и, и се усше рука его" (-4). Слышите ли, что делается? Камень, послушавши, сокрушился, а сердце Иеровоамово не сокрушилось. О сердце, грешническое сердце! О ожесточение бесчувственной души! Твердость каменная ничто в сравнении с твоим окаменением, сердце, твердейшее камня!
Великий пророк Моисей для того, чтобы написать на каменных скрижалях произносимый устами Божьими закон, сорок дней трудился на горе, постясь. Когда же он хотел написать тот же закон на сердцах человеческих, то сорок лет трудился, ходя с ними по пустыне, уча, увещевая, наставляя и показывая им пример и словом, и делом, и все-таки мало что успел: мало было принявших закон Божий в сердце свое, много больше не приняло его; хотя слухом и слушали, но сердцем не внимали, почему и погибли, наказанные гневом Божиим, как говорит Псаломник: "И уби множайшыя их" (Пс. LХХVII. 3). Удобнее было на каменных досках писать закон Божий, нежели на плотских сердцах.
Когда Господь наш славно входил в Иерусалим, когда отроки взывали "осанна", ученики же, радуясь, громогласно вопияли: "Благословен грядый", тогда "нецыи фарисее от народа реша к Нему: Учителю, запрети учеником Своим. И отвещав рече им: глаголю вам, аще сии умолчат, камение возопиет "(Лк. XIX. 38-40). Умолкли ученики, когда приблизились страдания Господни: "Вси бо, оставльше Его, бежаша" (Мф. XХХVI. 56), и что же: сбылось ли сказанное слово Божие: "Камение возопиет"? Сбылось. Когда? В то время, когда "земля потрясеся и камение распадеся, и гробы отверзошася, и многа телеса усопших святых восташа " (Мф. XXVII. 51,52). Поистине, издали свой глас камни в то время, когда мертвецы, вставшие из каменных гробов, из недр земных ", внидоша во святый град и явишася многим". Мы же внемлем тому, что камни распадались и сокрушались, а сердца окаменелых распинателей не только не пришли в сокрушение, но даже еще более ожесточались. Ожесточались, ибо вместо соболезнования и раскаяния радовались о исполнении злобы своей и насмехались, кивая головами своими. Ожесточались, ибо запечатали гроб и приставили стражу. Ожесточались, ибо дали воинам золото, чтобы те не славили воскресения Христова. Смотря на сокрушение камней и открытие гроба не человеческими, но ангельскими руками и ясно видя истину, они не пришли в чувство, не сокрушились своими сердцами: "Твердее камене сердце, жесточае камене душевное нечувствие" (Иов. LXI. 15). Итак, сердце твое не камень, но наковальня, твердейшая камня, согласно тому писанию: "Сердце его стоит, аки наковальня непобедима". У кузнеца наковальня целые дни ударяется молотом, а сокрушается ли она? Никогда. Подобно сему и ожесточенное сердце наше бывает ударяемо многими не вещественными, но мысленными молотами, однако же оно не чувствует, как и наковальня.
Вот человек слышит в церкви, дома или где-либо в другом месте слова Божии читающиеся, поющиеся и проповедуемые: это есть молот, ударяющий в сердце, согласно слову Самого Господа, говорящего в Иеремиином пророчестве: "Еда словеса Моя не суть яко огнь горящий и яко млат сотрыющ камение?" (Иерем. XXIII. 29). Однако же сердце не чувствует и не внимает, как наковальня.
Вот видит человек мертвеца, выносимого на погребение, или, идя мимо церкви, видит могилы мертвых: это есть молот, ударяющий в сердце и звуком своим говорящий: помни смерть твою, и ты, не замедлив, будешь во гробе, истлеешь и, изъеденный червями , превратишься в прах. Но не умиляется сердце и не чувствует, как наковальня.
Святая вера говорит, что будет и воскресение мертвых, и суд страшный, и воздаяние по делам, и вечное мучение грешников с бесами в огне неугасимом: это есть молот, ударяющий в сердце и звуком своим говорящий: бойся, чтобы и ты не был осужден на мучения. Однако же не сокрушается страхом сердце, не боится и не чувствует, как наковальня.
Божиим попущением человека за грехи постигают многие бедствия, напасти, смущения, потеря друзей и чад, оскудение имущества; это есть молот, ударяющий в сердце и говорящий: приди в чувство, примирись с Богом, умилостиви гнев Его, справедливо движущийся на тебя. Однако сердце все более ожесточается и забывает Бога в печалях своих: оно не чувствует, как наковальня.
Впадает ли кто в болезни или в тяжкий какой-либо недуг: это есть молот, ударяющий в сердце и говорящий: покайся, кто знает, встанешь ли ты с одра болезни? Однако и здесь нисколько не сокрушается сердце или же совсем мало сокрушается, ибо еще надеется встать с одра болезни и снова насладиться мирскими сладостями, и таким образом не чувствует, как наковальня. О жестокость наша, не сокрушаемая никаким молотом!
Таково было сердце фараоново, которое было ударяемо казнями Божиими, как молотом, и не чувствовало.
Господь Бог, желая вывести людей Своих - израильтян - из рабства египетского, послал к фараону верных Своих рабов Моисея и Аарона сказать ему, чтобы он отпустил людей Божиих из Египта. Фараон же ответил: "И кто есть Бог Израилев? Кого имам послушати? Бога вашего не вем, Израиля не отпущу" (Исх. В. 2).
Прогневанный Бог казнит Египет ранами; один царь-фараон согрешил, а все царство египетское терпит бедствия, принимает раны. Вот как тяжки грехи начальников, ибо навлекают мстительную руку Божию не только на себя, но и на подначальных своих.
Ударил Бог Египет, как бы молотом, первой казнью, обратив в кровь реки египетские; ударил второй казнью, наведши жаб: "Воскипе земля их жабами" (Пс. СIV. 30); ударил третьей, превративши в скнипы весь песок земной, - а сердце фараоново, ударяемое, как наковальня молотом, сокрушается ли? Нисколько. Он говорит: "Бога вашего не вем, Израиля не отпущу".
Ударил Бог Египет, как молотом, четвертой казнью, песьими мухами; ударил пятой, наведши мор на весь скот; ударил шестой, поразив всех египтян тайными струпьями: но сердце фараоново, ударяемое, как молотом наковальня, не чувствует и ожесточается: "Бога не вем , Израиля не отпущу ".
Разгневанный Бог еще сильней стал наказывать Египет ужаснейшими казнями: ударил седьмой казнью - огненным градом, как великим молотом; ударил восьмой, истребив всякий плод земной, наведши саранчу и гусениц; ударил девятой казнью, наведши трехдневную тьму, непросвещаемую никакими светильниками и огнем: но сердце фараоново остается в своем ожесточении, как наковальня: "Бога не вем, Израиля не отпущу".
Сокрушился было немного фараон десятой казнью - смертью перворожденных, когда увидел внезапно умершего своего любимого первенца, и отпустил людей израильских; но, снова раскаявшись и ожесточившись, погнался вслед за ними, желая истребить мечем всех до единого.
Доколе же, Господи, ты будешь терпеть эту наковальню - жестокое, бесчувственное сердце фараоново? Брось его в воду. И погрузился фараон в Чермное море как олово или железо. О жестокость бесчувственного сердца!
Пророк Захария, как бы исправляя вышесказанное слово, написанное в книге Иова, в котором сердце названо камнем, называет его не простым камнем, но достойным, драгоценным. Каким же? Адамантом, то есть алмазом. Вот как он говорит: "Сердце свое положиша яко адамант" (Зах. ст. 12).
Спасибо тебе, святый пророк, что ты не охулил сердца нашего, но назвал его адамантом, назвал драгоценным камнем, алмазом. Что ведь выше и дороже для человека, чем сердце его? Им человек живет; оно первое при зачатии человеческом зачинается в утробе материнской: других членов - головы, рук и ног - еще нет, еще не выяснились, а сердце уже есть. Оно первое и жить начинает, и является для души как бы ложем и престолом: посему-то и сама природа внимательно охраняет сердце, как бы некое сокровище, сокрытое в недрах земных. Она сокрыла сердце внутри груди, чтобы не только рука человеческая не коснулась этого сокровища, но чтобы даже и око чье-либо не видело его. Посему и Псаломник говорит: "Приступит человек, и сердце глубоко" (Пс. LXIII. 7) Сердце есть сокровище, сердце есть бисер драгоценный, сердце есть адамант, алмаз прекрасный.
Но скажи нам, святый пророк, с какою мыслью, с каким намерением ты называешь сердце наше алмазом, адамантом? Какое значение в тех словах твоих? Внемлем, что говорит пророк Захария: "Сердце свое положиша, яко адамант, не слышати закона и словес, яже посла Господь сил духом Своим, рукою пророк" (VII. 12). Худо же, что сердце есть такой адамант, алмаз: оно служит не украшением для души, но прогневляет Бога ожесточением и таким бесчувствием, что не слышит закона и слов Божиих.
О горе такому окаянному адаманту, небогоугодному алмазу, бесчувственному нашему сердцу!
Почему же пророк тот назвал сердце наше не другим каким-либо камнем, но именно адамантом? Потому, что во всей поднебесной нет ничего тверже адаманта.
Среди бесчувственных вещей всякий камень тверд, но молотом его сокрушишь; тверда наковальня, но раскаливши ее огнем, ты можешь смягчить ее, как и прочее железо. Адамант же не берет ни железо, ни огонь. Бей его молотом, сколько можешь, он будет цел; брось его в горнило, жги, сколько хочешь, он будет тверд, и ничто из самых жестких и твердых вещей не может смягчить его жесткости и твердости, кроме некой одной очень малой и плохой вещи, о которой теперь некогда говорить. Святой же Захария, желая изъяснить твердость ожесточенного человеческого сердца, мыслит в себе: чему уподоблю сердце? Твердости ли всякого камня? Мало. Чему же? Адаманту, который тверже всех вещей. Пусть же оно зовется адамантом: "Положиша яко адамант сердце свое".
Каков же нрав того адамантового сердца, это описал некий Неотерик таким образом: окаменелое сердце есть то, которое не чувствует самого себя, не понимает, не сокрушается умилением, не смягчается благоговением, не умиляется молитвою, не боится угрозы; ударяемое, ожесточается еще больше, не благодарно за благодеяния, не доверчиво в советах, сурово на судах, бесстыдно в делах и словах срамных, бесчеловечно в человеческих, глупо в Божественных; несмотря же на все это - гордое, как будто оно премудро, но прошедшее забывающее, за исключением злопамятства, о настоящем не заботящееся, о будущем не думающее. Говоря же вкратце, окаменелое сердце есть то, которое ни Бога не боится, ни людей не стыдится, ни погибели своей не ужасается.
Святой Иоанн Лествичник приводит жестокость и окаменение бесчувственного сердца в образе беседующего лица и говорит так: "Томитель и злодей, то есть бесчувственность сердца, говорит: мои подчиненные смеются, видя мертвых; на молитве стоят окаменелые, жестокие, темные; стоя перед священной трапезой, ничего не чувствуют; причащаясь Святых Даров, принимают как бы вкушение простого хлеба. Я смеюсь , видя плачущих; я привык убивать все рождающееся от любви Божией; я мать смеха; я питатель сна; я друг сытости; я сплетаюсь с неблагоговением; когда же обличают меня, я не болею " (Слово 18).
Вот каков нрав адамантового сердца, вот каков обычай ожесточенного сердца, вот какова природа окаменелого бесчувствия. В этом поистине и заключается тайна того слова в нынешнем Евангелии "имущая": "Жена, имущая дух недуга", а не страждущая; это есть душа, имеющая грехи и ужасные беззакония, но об этом не болезнующая, о покаянии не помышляющая, страха Божия не имеющая, суда и геенны не боящаяся и погибели своей не ужасающаяся.
Разобравши и понявши, слушатели мои, таковую тайну того слова, будем остерегаться такого ожесточения, окаменения сердечного, бесчувствия душевного, ибо имеющий такое сердце не получит небесного царства.
Толковники Божественного Писания удивляются, почему в том городе, который в Откровении явился святому Иоанну Богослову и который был создан из многих драгоценных камней, почему в нем среди других драгоценностей не находится и не положен адамант? Есть там яспис, сапфир, смарагд, аметист, хризолит и прочие драгоценные камни, всего числом двенадцать; адаманта же, хотя он и драгоценен, среди них нет. Почему? Потому, что те камни служат образом или знаком различных богоугодных добродетелей: яспис есть образ мужества и крепости в вере, сапфир - богомышления, смарагд - девства, аметист есть знак смирения, хризолит - покаяния, прочие же изображают другие добродетели. А адамант что изображает собою, что означает? Он, как сказано, означает сердечное ожесточение: посему-то адамант и не полагается между теми достойными камнями, из которых создан небесный город. Каменносердечие не числится между добродетелями, ибо оно не получит Царства Небесного.
Зная это, возлюбленные, не будем ожесточать сердца наши леностью, нерадивостью и бесстрашием, не будем окаменевать бесчувствием! Святой Давид увещевает нас: "Днесь аще глас Его услышите (то есть глас слова Божия), не ожесточите сердец ваших" (Пс. XCIV. 7-8); не ожесточите, но умягчите, сокрушите умилением, страхом Божиим, покаянием.
Господи Боже! Ты Сам знаешь немощь нашу, бесчувствие и окаменение наше, душевную болезнь нашу. Ты Сам и исцели тот недуг наш. Кто ведь может врачевать душу и сердце, кроме Тебя единого, создавшего сердца наши? Отними же Ты от нас сердце каменное и вложи в нас сердце телесное, чтобы слова Твои мы имели написанными не на каменных, но на телесных скрижалях сердца. Аминь.

Слово о пьянстве

"Не винно вино, но проклято пьянство" (Прит. ХХ. 1), от которого сколь великий вред бывает, об этом нет нужды говорить. Ибо это может каждый увидеть из повседневного опыта, и в церковных книгах везде находится много написанного о вреде пьянства. Однако и мы о том же здесь нечто вспомянем. Славный среди древних эллинов философ Анахарсис говорил, что лоза виноградная родит три грозди: во-первых, гроздь услаждения, во-вторых, упоения, и в-третьих, гроздь печали. Сие философ изъяснял в том смысле, что питое вино в незначительном количестве является услаждением и полезно человеку, ибо утоляет жажду, подает цельбу стомахе и веселит сердце, тогда как питье в большом количестве делает человека пьяным, порождает многочисленные свары, разжигает ярость и поднимает на брань и бой, за чем следует немалая печаль. Мы же, если пожелаем подробно рассмотреть силу пьянства и если пьянство назовем виноградом, то найдем родящиеся от пьянства гроздья нравов, приносящих человеку не пользу, но вред и печаль, и найдем не три, но больше, а именно - десять.
Пусть будет пьянство названо виноградом, но виноградом не благоплодовитым, а разве тем, о котором пророк Моисей во Второзаконии пишет: "От виноградов содомских виноград их, и лоза их от Гоморры, гроздь их гроздь желчи, гроздь горести их; ярость змиев вино их, и ярость аспидов неисцельна" (Втор. XXXII. 32-33). Поистине, пьянство есть содомогоморрский виноград и не иные гроздья, как только гроздья желчи, горести, исполненные змеиного и аспидного яда и рождающие ярость, ибо каков сад, таковы и плоды бывают! (Лук. VI. 45)
Первая гроздь желчного пьянственного винограда заключается в помрачении ума, изменения разума и погубления памяти, ибо сила пьянственная, восходя от наполненного вином желудка к голове, потемняет мозг и смущает ум. Поэтому бывает часто то, что многие в своем пьянстве не помнят о себе и не знают, что делают и что говорят, как безумные; если же с ними приключится какое-нибудь бедствие или бесчестье, или раны, то они наутро не помнят. На таковых исполняются слова, написанные в Притчах: "Биша мя, и не поболех, и поругашамися, аз же не разумех" (Прит. XXIII. 35).
Другая гроздь есть бесстыдство, ибо пьяный никого не стыдится, но, погубив стыд, произносит слова скверные, хульные, бесстыдные, нелепые, скаредные и недостойные целомудренного слуха, и бывают его уста как бы некоей пустой хлевиной, исполненной смрадного гноя, а язык уподобляется лопате , которой выкидывается гной. Сердце же такого человека чем иным может быть, разве только сокровенным местом многих зол, откуда не может происходить добро, но лишь одно зло, как говорится в Евангелии; "Человек злой от злого сокровища сердца своего износит злое, от избытка бо сердца глаголят уста его" (Лук. VI. 45).
Третья гроздь пьянственного винограда есть несоблюдение тайны, ибо все то, что трезвый глубоко в сердце своем скрывает, погребши молчанием, будут ли это свои или вверенные ему кем-либо другим тайны, все это пьяный делает известным для всех. Кроме того, и все, что было совершено давно и предано забвению, он вспоминает и как мертвеца воскрешает. Такой подобен бочке, полной нового питья, в которой при шумящем и изливающемся питье дрожжи не удерживаются на дне, но поднимаются наверх и, гонимые из бочки внутренней теплотой, вытекают вон. Подобно сему и в пьяном человеке сила опьянения возмущает сердечные тайны и гонит их вон. Он устами своими открывает тайны подобно тому, как дрожжи поднимаются со дна бочки, и что обычно бывает, как пища из желудка, исполненного пьянством, выбрасываются и тайны блеванием. В пьяном обе эти, то есть и пища и тайны, превращаются в блевотину.
Четвертая гроздь пьянственного содомогоморрского винограда есть распаление похоти на плотское смешение. Посему-то апостол и увещевает: "Не упивайтесь вином, в нем же есть блуд" (Ефес. V. 18), а святой Василий Великий говорит: "Несомненно от вина, как от некоего источника, проистекает безудержная похоть, которая много превосходит даже неистовство всех бессловесных по отношению к женскому полу; ибо бессловесные животные не переходят границ естественного, а упивающиеся вином в мужчинах ищут женского пола и в женщинах - мужского пола. "
Пятая гроздь, исполненная змеиного и аспидного яда, есть ярость, гнев, вражда, ссоры, драки и кровопролития. Пророк Осия говорит: "Начаша князи яритися от вина, не токмо же князи, но и простолюдины, исполнившиеся вина, возстают друг на друга яростию" (Осии VII. 5). Посему-то и Приточник выражает порицание: "Кому люте? Кому молва? Кому суды. Кому туга и понос? Кому сокрушение вотще? Кому сини очи? Не пребывающем ли в вине и не надзирающим ли, где когда пирове бывают?" (Притч. XXIII. 29, 30). И Сирах увещевает: "В вине не мужайся, многих бо погуби вино: пещь искушает железо, вином же искушается сердце в сваре гордых" (Сирах. XXXI. 29,30). И еще тот же говорит: "Горесть душам вино много пиваемо, с гневом и клеветою умножит ярость безумного" (Сирах. XXXI. 34,35).
Шестая желчная гроздь пьянственного винограда есть повреждение здоровья, ослабление телесных сил, дрожание рук, боль головы, изменение глаз, бедствования желудка, стоны, недуги, преждевременная старость, уменьшение лет жизни и ранняя кончина.
Седьмая гроздь - растрата имущества, погубление богатств и отсутствие прибылей. "Делатель бо пиянивый, - говорит Сирах, - не будет богат" (Сирах.XIX 7). О, как много таких, которые от великого богатства пришли к крайней нищете! Примером сего может быть блудный сын.
Восьмая несладкая гроздь - лишение спасения, ибо пьянство губит подобно вещественным имениям и духовные богатства. Оно осмеливается на все грехи, ибо тот грех, которого трезвый человек гнушается, боится или стыдится, тот грех он в пьяном виде совершить не стыдится, не боится и не гнушается. В Патерике есть повесть о некоем египетском пустынножителе, которому бес обещал, что не будет его больше угнетать никакими искушениями, только бы он совершил один какой-либо грех из трех. Он предложил следующие три греха: убийство, блуд и пьянство. Соверши, говорил он, какой-либо один из них: или человека убей, или соблуди, или один раз упейся, и дальше ты пребудешь в мире, и после этого я не буду уже искушать тебя никакими искушениями. Пустынник же тот подумал про себя так: человека убить страшно, ибо это есть и само по себе большое зло, и заслуживает смертной казни как по Божьему суду, так и по гражданскому. Совершить блуд, стыд, погубить хранимую до того чистоту тела - жаль, и гнусно оскверниться не познавшему еще этой скверны. Упиться же один раз, кажется, небольшой грех, ибо человек скоро протрезвляется сном. Итак, пойду я, упьюсь, чтобы бес больше не угнетал меня, и мирно я буду жить в пустыне. И вот, взявши свое рукоделие, он пошел в город и, продав его, вошел в корчму, и упился. По действию сатанинскому случилось ему беседовать с некоей бесстыдной и прелюбодейной женщиной. Будучи прельщен, он пал с ней. Когда он совершал с ней грех, пришел муж той женщины и, застав грешащего с женой, начал его бить; а он, оправившись, начал драться с тем мужем и, одолевши его, убил. Таким образом тот пустынник совершил все три греха: блуд и убийство, начав с пьянства. Каких грехов он трезвый боялся и гнушался, те он смело совершил пьяный и через это погубил многолетние свои труды. Разве только потом истинным покаянием он смог снова найти их, ибо милосердием Божиим человеку, истинно кающемуся, возвращаются его прежние заслуги, которые он погубил грехопадением. Вот как пьянство толкает на все грехи и лишает спасения, погубляя добродетели. Об этом ясно говорит святой Златоуст: "Пьянство, если в ком найдет и целомудрие, и стыд, и разум, и кротость, и смиренномудрие, все повергает в бездну законопреступления". Не лишится ли спасения своего и не будет ли отрешен от наследия небесного тот человек, который через пьянство лишился всех своих добродетелей? Истину говорит апостол: "Пьяницы царствия Божия не наследят" (1 Кор.VI. 10).
Девятая желчная гроздь - гнев Божий, ибо пьянствующий, преступая заповеди Божие, подвигает на гнев Бога своими грехами. Посему пророк Исайя восклицает: "Горе восстающим заутра, гонящим сикера, пиющим до вечера: вино бо пожжет я. С гуслями и прегудицами, и тимпаны, и свирельми вино пиют, а дел Божиих не ведят" (Исаии В. 11,12) К таким и пророк Иеремия говорит: "Пийте и упийтеся, и изблюйте, и падите, и не возстаните от лица меча его же Аз послю среди вас" (Иеремии XXV. 27).
Десятая и самая горькая гроздь пьянственного винограда есть несомненная погибель души, ибо иные грешники, когда приблизятся к часу смерти своей, могут каяться и сожалеть о грехах, имея трезвый ум; пьяный же как может, умирая покаяться, если он не помнит себя и не знает , что приблизилась к нему неожиданная кончина? Умирающему же без покаяния неизбежна геенна.
Вот каковы грозди того содомогоморрского винограда, то есть пьянства, вкус которых хотя в начале и кажется сладким, но после превращается в желчную горечь и в яд змеиный и аспидный.
Все это сказано не для похуления вина, но для укорения пьянства, ибо вино создано Богом на радость и здоровье людям, а не для пьянства и вреда. Послушаем, что говорит святой Златоуст: "Вино дано для того, чтобы мы веселились, а не безобразничали, чтобы смеялись, а не были осмеяны, чтобы мы здравствовали, а не болели, чтобы исправили слабость тела, а не уничтожали душевную крепость". Еще он же в другом месте говорит: "Пьянство не от вина, но от безмерного употребления: вино нам дано не для иного чего, как только для телесного здоровья, но сему препятствует безмерное его употребление". Из этих слов учителя видно, что не вино виновато, но невоздержание пьющих без меры. Тот же святой считает пьяниц за их безмерное пьянство бесчестнее псов, ослов и прочих бессловесных животных, ибо всякое животное не ест и не пьет больше, чем нужно, и никто не может принудить его, чтобы оно ело или пило больше, чем желает его природа. Пьянствующий же человек и без принуждения все больше и больше наполняет чрево свое, так что даже сам себе вредит.